Неточные совпадения
Старый полинялый
мундир напоминал воина времен Анны Иоанновны, [Анна Иоанновна (1693–1740) —
русская царица.] а в его речи сильно отзывался немецкий выговор.
Потом он служил в Польше, где тоже заставлял
русских крестьян совершать много различных преступлений, за что тоже получил ордена и новые украшения на
мундир; потом был еще где-то и теперь, уже расслабленным стариком, получил то дававшее ему хорошее помещение, содержание и почет место, на котором он находился в настоящую минуту.
Он служил на Кавказе, где он получил этот особенно лестный для него крест за то, что под его предводительством тогда
русскими мужиками, обстриженными и одетыми в
мундиры и вооруженными ружьями со штыками, было убито более тысячи людей, защищавших свою свободу и свои дома и семьи.
Он был поляк и католик, но служил сначала в
русской военной службе, а затем по лесному ведомству, откуда и вышел в отставку «корпуса лесничих штабс — капитаном, с
мундиром и пенсией».
В описываемую нами эпоху, когда ни одно из смешных и, конечно, скоропреходящих стремлений людей, лишенных серьезного смысла, не проявлялось с нынешнею резкостью, когда общество слепо верило Белинскому, даже в том, например, что «самый почтенный
мундир есть черный фрак
русского литератора», добрые люди из деморализованных сынов нашей страны стремились просто к добру.
Я сам его обижу!.. — воскликнул тот с гонором, а затем, вряд ли спьяну не приняв камер-юнкера, совершавшего служебные отправления в своем галунном
мундире, за самого генерал-губернатора, продолжал более униженным тоном: — Я, ваше сиятельство, офицер
русской службы, но пришел в бедность…
Я отворил дверь и пригласил «синего» жандарма войти, — это был Пепко в синем сербском
мундире. Со страху Федосья видела только один синий цвет, а не разобрала, что Пепко был не в
мундире русского покроя, а в сербской куцой курточке. Можно себе представить ее удивление, когда жандарм бросился ко мне на шею и принялся горячо целовать, а потом проделал то же самое с ней.
Действительно, это был «жених из ножевой линии» и плохо преподавал
русский язык. Мне от него доставалось за стихотворения-шутки, которыми занимались в гимназии двое: я и мой одноклассник и неразлучный друг Андреев Дмитрий. Первые силачи в классе и первые драчуны, мы вечно ходили в разорванных
мундирах, дрались всюду и писали злые шутки на учителей. Все преступления нам прощались, но за эпиграммы нам тайно мстили, придираясь к рваным
мундирам.
Славный Моро [Моро Жан Виктор (1761–1813) — французский полководец, сражался под началом Наполеона; после конфликта с ним уехал в 1805 г. в Америку; восемь лет спустя вернулся в Европу и в
мундире русского генерала воевал против наполеоновской армии.], поспешая с берегов Миссисипи на помощь Европе, восставшей против своего победителя, не мог проехать мимо уженья трески, не посвятив ему нескольких часов, драгоценных для ожидавшего его вооруженного мира, — так страстно любил он эту охоту!
Мы долго молча отступали,
Досадно было, боя ждали,
Ворчали старики:
«Что ж мы? на зимние квартиры?
Не смеют, что ли, командиры
Чужие изорвать
мундирыО
русские штыки...
— Это ты, — раздался знакомый голос на церковной паперти. — Ты жив, мой друг? Слава богу! — Рославлев обернулся — перед ним стоял Зарецкой в том же французском
мундире, но в
русской кавалерийской фуражке и форменной серой шинели.
— Почему знаю? Вот еще что! Нет, господин церковник! мы получше твоего знаем французские-то
мундиры: под Устерлицем я на них насмотрелся. Да и станет ли
русской офицер петь французские песни? А он так горло и драл.
— Уж я обо всем с домашними условился:
мундир его припрячем подале, и если чего дойдет, так я назову его моим сыном. Сосед мой, золотых дел мастер, Франц Иваныч, стал было мне отсоветывать и говорил, что мы этак беду наживем; что если французы дознаются, что мы скрываем у себя под чужим именем
русского офицера, то, пожалуй, расстреляют нас как шпионов; но не только я, да и старуха моя слышать об этом не хочет. Что будет, то и будет, а благодетеля нашего не выдадим.
Конвой, состоящий из полуроты пехотных солдат, шел позади, а сбоку ехал на казацкой лошади начальник их, толстый, лет сорока офицер, в форменном армейском сюртуке; рядом с ним ехали двое
русских офицеров: один раненный в руку, в плаще и уланской шапке; другой в гусарском
мундире, фуражке и с обвязанной щекою.
Его
русская натура постоянно сквозила из-под камергерского
мундира и на аристократическом бале, и во дворце.
—
Русская поговорка, гора, дескать, с горой не сходится!.. Да-с… Вот она, судьба-то, сводит. Имейте в виду, господа, двадцать лет назад я вел партию в первый раз. Понимаете, молодой прапорщик, первый
мундир, эполеты, одним словом — начинал карьеру. А он в то время бежал во второй раз и был пойман. Он молодой, и я молодой… Оба молодые люди у порога, так сказать, жизни… И вот судьба сводит опять… Знаете, для ума много, так сказать… Понимаете, для размышления…
— Вот, и судите тут после этого! Ругают человека за то только, что жандармский
мундир носит! — горячо увлекался Петр Петрович, показывая всем и каждому из своих друзей письмо полковника, — а он хоть и поляк, а посмотрите-ка, получше многих
русских оказывается!.. А вы ругаете!
Толпа любопытных канаков уже собралась на пристани, когда из катера и вельбота вышли
русские офицеры в шитых
мундирах, в саблях и треуголках на голове. И мужчины и женщины глазели на прибывших во все глаза, видимо восхищаясь блеском
мундиров, а мальчишки просто-таки без церемонии трогали сабли и улыбались при этом своими добродушными ласковыми глазами.
Еще принцесса с обществом находилась в доме английского консула, как весть о предстоящем посещении эскадры
русскою великою княжной разнеслась по городу. Корабли и фрегат расцветились флагами, флотские и сухопутные офицеры надели парадные
мундиры, принарядились и матросы, готовясь к большому смотру.
Соображая теперь, думаю, что больше в этом виноват был Лермонтов, а не я. Какая натянутая, вычурная острота. Совершенно немыслимая в устах старых солдат: «Не смеют что ли командиры чужие изорвать
мундиры о
русские штыки?»
Русская пехота,
русская кавалерия, немецкие гусары в красных
мундирах и голубых ментиках, потом — турки в синих
мундирах стреляют, а сербы в светло-серых куртках бегут в штыки.
Традиционного участью того времени для
русского юноши, неудачника в школе, был юнкерский
мундир, а следовательно, и дальнейшая карьера Савина определилась словами — «в юнкера»!
День спустя, Екатерина двинулась в Петергоф, во главе ликующего войска. В поэтическом свете прозрачной петербургской ночи, красовалась на коне, верхом по-мужски, искусная и изящная наездница. На ней был гвардейский
мундир времен Петра I, через плечо
русская голубая лента, на голове шляпа в ветвях, из-под которой выбивались красивые локоны. Подле ехала молоденькая восемнадцатилетняя графиня Екатерина Романовна Дашкова в таком же наряде.
— Братцы! я
русский… — едва мог он произнести, скидая с себя шведский
мундир и бросая его под ноги. — Ради бога не спрашивайте меня более.
Что собралось седьмого мая так много народа на острове Луст-Эланд, прежде столь пустом? Бывало, одни чухонские рыбаки кое-где копышились на берегу его, расстилая свои сети, или разве однажды в год егери графа Оксенштирна, которому этот остров с другими окружными принадлежал, заходили в хижину, единственную на острове, для складки убитых зверей и для отдыха. По зеленым
мундирам узнаю в них
русских и — гвардейцев по золотым галунам, на которых солнце горит ярко.
В конце концов восторженные, огненные речи друга возымели свое действие на Николая Павловича; в нем проснулся тот
русский богатырь-солдат, который скрыт под тонким
мундиром всякого честного офицера, и он с воодушевлением стал рисовать Андрею Павловичу картины их будущей бивачной жизни, заранее предвкушая сладость несомненной победы над «общеевропейским врагом», «палачом свободы», «насадителем военной тирании» Наполеоном, этим воплощенным зверем Апокалипсиса.
Высокий, пожилой — Потемкину в то время перевалило за пятьдесят — широкоплечий богатырь, в ярком
мундире, обшитом сплошь золотым шитьем, с широкой грудью, покрытой рядом звезд и крестов,
русских и иноземных, он уже вышел из кабинета.
Петр Федорович называл гвардейцев «янычарами», а сам завел голш-тинскую гвардию,
русских же солдат мучил экзерцициями по
русскому образцу, одел их в прусские
мундиры и сам хвастался прусскими орденами.
Служба в гвардии была самая легкая. За все отдувались многотерпеливые
русские солдаты. Офицеры, стоявшие на карауле, одевались в халаты, дисциплина и субординация были на втором плане. Генералы бывали такие, которые не имели никакого понятия о военной службе. Гвардия, таким образом, представляла из себя придворных, одетых в военные
мундиры.
Русские и французские услужливые руки, мгновенно подхватив крест, прицепили его к
мундиру. Лазарев мрачно взглянул на маленького человека, с белыми руками, который что-то сделал над ним, и продолжая неподвижно держать на караул, опять прямо стал глядеть в глаза Александру, как будто он спрашивал Александра: всё ли еще ему стоять, или не прикажут ли ему пройтись теперь, или может быть еще что-нибудь сделать? Но ему ничего не приказывали, и он довольно долго оставался в этом неподвижном состоянии.
Пфуль с первого взгляда, в своем
русском, генеральском, дурно сшитом
мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков-генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805-м году; но он был типичнее всех их. Такого немца-теоретика, соединявшего в себе всё, чтò было в тех немцах, еще не видал никогда князь Андрей.
Толпа состояла из малого числа
русских и большего числа Наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных
мундирах.
Он был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком
мундире с
русскими и иностранными орденами и с Георгиевскою звездой на левой стороне груди.
Во фраке и круглой шляпе Николай бродил по городу, разглядывая французов и их
мундиры, разглядывая улицы и дома, где жили
русский и французский императоры.
Николай же Павлович радовался тому, что задавил гидру революции не только в Польше, но и во всей Европе, и гордился тем, что он не нарушил заветов
русского самодержавия и для блага
русского народа удержал Польшу во власти России. И люди в звездах и золоченых
мундирах так восхваляли его за это, что он искренно верил, что он великий человек и что жизнь его была великим благом для человечества и особенно для
русских людей, на развращение и одурение которых были бессознательно направлены все его силы.
— Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, — сказал первый, указывая на раненого
русского офицера в белом кавалергардском
мундире.
Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных
русских, белом
мундире.